Индустрия развлечений — одна из самых пострадавших от карантина отраслей экономики. Если в других ее сферах предприниматели сумели адаптироваться к изоляции и нашли альтернативные формы дистрибуции товаров и услуг, то интертеймент, а, вернее, тот ее сегмент, который основан на физическом взаимодействии, оказался в полной отключке. Но было бы ошибкой считать, будто пандемия поставила эти бизнесы на паузу. Вообще ничего в жизни на паузу не ставится — на то она и жизнь, а не тетрис, в котором после нажатия play продолжается игра, а, значит, возобновляется наполнение касс от продажи билетов, как это было в прежние времена.
Прежних времен не будет. Позиция смиренного ожидания снятия запрета на проведение мероприятий — следствие линейной логики. Получив травматичный опыт в кризисе, многие предприниматели оказались не способны видеть глобальные процессы общественных трансформаций, а, значит, и лишаются возможности пересмотра стратегий в соответствии с насущными вызовами.
Проблема индустрии вовсе не в том, что после запуска мероприятий люди не смогу за них платить из-за общего снижения уровня платежеспособности. И не в том, что люди будут бояться ходить на концерты, ведь риск заразиться останется.
Главный вызов для традиционного интертеймента заключается в формирующемся новом отношении человека к физическому взаимодействию как таковому. Оно категорически перестает быть обязательным.
Зачем вообще человек посещает мероприятия?
Только ли потому, что жить не может без определенного артиста, булки с сосиской на фестивале еды или коуча, рассказывающего со сцены, как быть счастливым? На самом деле, человеку просто хочется быть с другим человеком — такова наша природа. Когда мы взаимодействуем с другими — в офисе, в клубе, в баре — только тогда, собственно, и ощущаем себя полноценными людьми.
И все бы ничего, если бы не карантин, который дал человечеству альтернативный канал получения этих ощущений.
Предчувствие надвигающегося тренда удаленной коммуникации появилось еще лет десять назад. Корпорации внедряли дистанционное управление и перемещали сотрудников из офисов в цифровые корпоративные сети. А некоторые молодые бизнесы и вовсе начинались и продолжаются исключительно онлайн. Тогда мы были далеки от повсеместного принятия новых правил, а сопротивление удаленке основывалось на тезисе о низкой эффективности сотрудника, который работает дома. Так или иначе, все это проявляло наше отношение к дистанционному формату как неживой социальной деятельности.
Кризис перехода, присущий развертыванию любого прогрессивного явления, дал многим основания считать, будто удаленка, хоть она и эффективна частично, все же не имеет шансов стать общим местом. И уж тем более сегодня трудно поверить в то, что людям вдруг не захочется идти на Atlas Weekend, в бар с друзьями или в цирк с детьми. Но давайте посмотрим правде в глаза. Можно сколько угодно размышлять об отсутствии живых эмоций на концерте перед монитором, но более убедительного подтверждения смены человеческих потребностей, чем сама жизнь, не существует.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Контент или смысл? Креативная индустрия после пандемии
Карантин дал человеку больше, чем разговоры. Он подарил ощущение того, что его мир возможен не выходя из дома — здесь можно зарабатывать деньги, можно получать образование и проводить досуг, но главное — находясь перед монитором можно испытывать широкий спектр переживаний в общении с другими. Более широкий, чем казалось ещё год назад. Дело не в новой опции, а в том, что прожив удаленно долго и настолько глубоко, человек убедился в ее реальной, а не предполагаемой уместности.
Наглядность удаленной коммуникации и повсеместное проживание формата широкими слоями сегодня играет важную роль в построении нового ландшафта интертеймента. Опыт, полученный в изоляции, превратил некогда дискуссионный вопрос в данность.
Основная масса людей, чья деятельность завязана на физическом контакте рыночными отношениями, не способны принять эту перемену сразу. «Разве может онлайн, каким бы технологичным он ни был, сравниться с живым общением?» — будут говорить они, подкрепляя вопрос привычным сопоставлением искусственной елки и резиновой женщины. Так в истории было всегда.
Противопоставление «живого» и «неживого» — своеобразная игра разума, в которой упрощенная до двух категорий реальность, выглядит куда понятней, чем без конца меняющаяся картина целостного мира.
Но, как ни крути, картина меняется. Когда-то растения считались живыми, а потом их перестали наделять свойствами, присущими человеку, но даже сейчас среди нас есть представители homo sapiens, которые одухотворяют гортензию.
Самым, наверное, иллюстративным примером того, как с развитием технологий меняется семантическое содержание «живого» и «неживого», являются средства связи. В начале прошлого века живым считался лишь тот разговор, который происходил при физическом контакте. Телефонный же разговор живым не считался, а виделся чем-то искусственным и неполноценным. Тогда так и говорили: «Давай обсудим не по телефону, давай вживую». Но когда в нашу жизнь вошли мессенджеры, мы стали говорить «давай обсудим вживую», имея в виду уже телефонный разговор. Сегодня по такому же принципу живой стала переписка в мессенджере, а вместе с тем «оживотворились» и прочие социальные сети. Проще говоря, теперь не скажешь с былой уверенностью, что Atlas Weekend — это живое мероприятие, а концерт в YouTube — неживое.
Для человека, который родился перед монитором в ХХI веке, — это, кстати, вообще не вопрос. А вот представитель ХХ века, который, к тому же, нарастил финансовую массу, продавая ивенты во дворцах культуры, еще мешкается по этому поводу.
Принять тот факт, что онлайн-мероприятие может быть полноценным, потому что отвечает эмоциональному запросу современного потребителя, нелегко.
И пока бизнес динозавров от интертеймента стоит на паузе, американский рэпер Трэвис Скотт выступает перед 12,3 миллионами зрителей в компьютерной игре Fortnite. Примечательно, что за происходящим в это время наблюдают миллионы зрителей не только в игре, но и на стриминговых сервисах.
Политолог Екатерина Шульман, исследующая общественные трансформации в контексте информационной эпохи, говорит о том, что компьютерная игра лишь по инерции называется нами игрой, а вообще давно является не чем иным, как социальной деятельностью. Возвращаясь к аналогии с телефоном, Шульман приводит его в качестве иллюстрации этой инерции — телефоном мы по привычке называем устройство, в котором, собственно, телефонирование уже не является главной функцией.
Так цифровая инфраструктура сегодня выявляет способность обеспечить не только базовые, но и более глубинные коммуникативные потребности человека. Вопрос лишь в том, способна ли традиционная индустрия, основанная на этой потребности, осознать свою традиционность и обновляться в соответствии с вызовом. В конце концов, кроме подготовленности почвы в виде повсеместной диджитализации различных слоев населения, сегодня существует и целый комплекс сугубо бизнесового инструментария — от таргетинга, дающего возможность заполучить какую угодно аудиторию в мире, до сервисов по продаже электронных билетов и всякого рода стриминговых платформ и стримеров. Не использовать эти вводные в стратегическом планировании будущих проектов на территории шоубизнеса — значит навсегда остаться в прошлом.
И дело вовсе не в том, что концертов на ВДНХ отныне не будет. Просто становится очевидно, что традиционные концерты в больших залах и под открытым небом скоро станут чем-то вроде виниловых пластинок для современного человека — не исчезнут как явление, но устареют в своей форме. А те участники рынка, которые сейчас стоят на паузе, превратятся в староверов и защитников «живья» образца ХХ века. И в какой-то момент мир будет смотреть на них, как на фанатов виниловых пластинок, бережно перекладывающих теплый звук с полки на полку.
Кавер: MMR